Традиции. Даже прерываясь в ходе исторических коллизий, они подобны таящимся в недрах потухшим вулканам, которые отдают свой жар вырывающимся па склонах горячим источникам.
Еще каких-нибудь полвека назад разговор о древних живописных традициях Средней Азии был бы бесплоден. Замечание Ктесия о том, что во времена походов Александра Македонского в Среднюю Азию во дворцах, святилищах и в частных домах местных «варваров» существовали изображения на темы сказания о пылкой любви Зариадра и Одатиды, воспринималось как малодостоверное... Да и о каких «изображениях» шла речь — скульптурных, живописных? Столь же смутным оставалось и сообщение китайской хроники VII века о храме предков в Кушании (область и город к западу от Самарканда), на стенах которого были изображены правители иранские, индийские, тюркские, византийские. Но если и вправду имелась такая живопись, то кто ее исполнители — местные или пришлые художники? И не единственным ли вообще был в Средней Азии подобный храм? Находка в 1913 году при археологических раскопках на Афрасиабе (древний Самарканд) настенной «фрески» с изображением двух или трех фигур (тут же и погибшей вследствие неумелого вскрытия без закрепляющих средств) осталась не установленной ни по времени, ни по содержанию. Но она явилась первым достоверным свидетельством — да, живопись в Средней Азии была.
В конце 1930-х годов сенсационным стало открытие в поглощенном песками древнем оазисе Бухары на городище Варахша настенной росписи VI—VII веков. В обширном зале на красном фоне стен царственные охотники, сидя на погоняемых погонщиками слонах, сражались со вставшими на дыбы грифонами и гепардами.
Дальнейшие открытия, как снежный ком, нарастали в послевоенные десятилетия. Во дворце хорезмских правителей III века на Топрак-кале были найдены фрагменты стенописи, поражавшие, при всей их дробности, разнообразием образов и мотивов: юноша со свитками, исполненные достоинства дамы, девушка-арфистка, перебирающая тонкими пальцами струны, обитатель камышовых джунглей тигр с тяжелым взглядом неподвижных глаз, пышногрудая сборщица плодов, волны реки с красноперыми рыбками. Топрак-кала впервые дала представление о живописи поры среднеазиатской античности. Позднее его значительно расширили открытия остатков росписей I —II веков из дворца в Халчаяне, жилых домов и святилищ на Дальверзин-тепе, буддийских монастырей Фаяз-тепе и Кара-тепе в Термезе (все на юге Узбекистана, на землях древней Бактрии). На них предстают то кудрявый юноша, то всадник в шлеме и с мечом на бронированном коне, жрец и жрицы с детьми в воздетых руках, знатные адоранты в богатых кушанских кафтанах, Будда в сияющем ореоле. Стиль этих росписей характеризует тонкая, уверенная линия, разнообразие поворотов фигур — профильных, трехчетвертных, лишь в особых случаях строго фронтальных. Цветовая гамма неширока, но примечательно, что наряду с наложением плотных, однородных закрасок иногда применяется штриховая или тоновая моделировка форм, напоминающая помпеянскую живопись.

Все же, судя по накопленным материалам, ведущее место в монументальном искусстве среднеазиатской античности принадлежало скульптуре. Живопись же восторжествует в период раннего средневековья: в VI — VIII веках созданы росписи, открытые в Пенджикенте, Балалык-тепе, Варахше, Шахристане. Самарканде, Аджина-тепе. Все они связаны с архитектурой интерьеров, входя в оформление залов и приемных комнат дворцов и жилых домов, святилищ при храмах локальных религий и при буддийских монастырях.
Связи с античной традицией не прерываются — они проступают в некоторых сюжетах — так, в Калаи-Кахкаха (VII—VIII вв.) обнаружено изображение волчицы, к соскам которой тянутся двое младенцев. Это почти повтор известной римской статуи капитолийской волчицы, вскармливающей Ромула и Рема. Но повторяет ли она именно римский миф или — что вероятнее — использует римский иконографический эталон применительно к какому-то местному преданию? В комнате одного из жилых домов Пенджикента оказалось изображение басни о гусыне, несшей золотые яйца, которую зарезал на лакомое блюдо ее недалекий владелец. Откуда заимствована эта тема — у греческого ли баснописца Эзопа или из индийской книги «Калила и Димна», обошедшей в переводах весь Средний Восток? Скорее всего это местная версия древнего сюжета, на который живописцем и был разработан художественный отклик.
Бескрайний мир мифологического, эпического, басенно-назидательного, сказочно-фольклорного творчества народов Средней Азии предстает в открытых археологическими раскопками настенных росписях. В одних из них ученые угадывают подвиги легендарного витязя Рустема, сказание о сватовстве трех сыновей царя Феридуна к прекрасным дочерям царя Серва, оплакивание безвинно убитого Сиявуша. В зале Самаркандского дворца представлены богатый караван и многочисленные гости; согдийские надписи сообщают о прибытии к царю Самарканда послов с дарами от Чаганианского правителя в составе свадебного кортежа принцессы, сопровождаемой кормилицей, фрейлинами и знатными сватами. Но в подавляющем большинстве сюжеты настенных росписей, видимо, понятных, и близких современникам, для нас пока остаются загадкой. Разнообразие же и богатство их поразительны: битвы и пиршества, приемы и беседы, игра в нарды и игра на музыкальных инструментах, осады крепостей и галантные свидания, обряд у жертвенника с пылающим огнем и четверорукая богиня на льве или слоноподобном монстре. Повторов пет, но есть нечто, объединяющее эти росписи: единство стиля при известном разнообразии манер, позволяющем предполагать существование нескольких локальных художественных школ.